-Как тебя звать?
-Снег...

Осень.. Вот и кончилось наконец-то это бесшабашное, вздорное время года, именуемое «лето». И не надо сломя голову бежать с сумасшедшими друзьями на пляж с целью ухватить негативы неповторимого уральского загара, стоять в длинных очередях за билетами ло Симферополя (если лето - значит, море) и, обливаясь по ночам потом в одиночной душной квартире, давить назойливых комаров.

Осень... Когла бесконечно долгой зимой все разговоры за кухонным столом непременно сводятся к вопросу: "Скорей бы лето!", я опускаю голову и шепчу про себя: "Где ты, осень?" И вновь, согревая морозные сумерки табачным дымом, ловлю себя на мысли, что... Впрочем, нет. Это надо выделить отдельной фразой. Итак! ВСЛЕДСТВИЕ ОТСУТСТВИЯ ИНТЕРЕСА ЗАВТРА ОТМЕНЯЕТСЯ! Думаю, тот чудак, что написал ее на дверях университетского туалета в Висконсене, явно-таки разделял мою ностальгию по
времени года, именуемому –

Осень... Со стороны я похож на чудака, что идет по улице и размахивает руками. А я попросту плыву в этом воздухе‚ опьяненный ароматом свежевыпавщих листьев - то зарываюсь в них по щиколотку, то подбрасываю вверх смеясь и радуясь как ребенок удивительному фейерверку. Кувыркаясь, валюсь на спину в золотистый бархатный ковер; раскинув руки, бесконечно долго взлетаю в небо. И тогда вновь, как в старый дом, возвращаются воспоминания.

Выкатывайся, Коля, уже шесть утра: К черту эту прокуренную, пропитанную пьяным — маразмом комнату. Пойдем в город, он уже не спит. Вдохни этот падший воздух позднеосеннего Кэтбурга, распинай ногами желто-красные листья, подними свою голову к изможденному дождями небу. Закричи, завой, запой, сделай хоть что-нибудь, скрась серость этого хмурого утра. Вот и старый перекресток, и, если суждено нам быть сбитыми машиной, то именно на нем. Более нелепое сооружение можно увидеть лишь в обкуренном, кошмарном сне. Вот трамвай наш, а вот и дедушка что до сих пор его пучком сена останавливает. Садись, старик, поедем куда-нибудь, неважно куда, лишь бы уехать, улететь... Ты спрашиваешь, от кого? Если бы я знал, Коля, меня бы здесь уже давно не было. А от себя можно, только вот опять же - куда? И стоит ли? Пытался несколько раз, но почему-то везде меня встречал чудак, до боли похожий на меня, с более обоснованными претензиями на душевную жилплощаль, и явно не желающий ничего выкидывать из своей многострадальной памяти.

Это лирическое отступление, Коля. А ты лучше оглянись-ка вокруг. Посмотри, кто с нами едет, вглядись в эти лица. Думаешь, это люди? Я доверительно шепну тебе на ухо - нет! Это же мар-си-а- не! Смотришь на них - так и хочется заорать на весь.трамвай: "Привет, сучье племя, милые моему сердцу инопланетяне!" Ты не веришь мне? Глянь на ‘их перепаханные морщинами лица, перекрученные трясущиеся руки. А глаза? В них же пустота, нет ничего, ноль. Нет, лучше не надо, Коля, мне страшно, старик, где мы? Дай-ка я лучше в твои загляну. Господи, у тебя в них такой космос: светлые, похмельные, чистые, да ведь ты за эту ночь десять лет сбросил!

Не дышите так часто, мамаша, меня мутит. Отвернитесь в сторонку, пробейте абонемент,
покашляйте вон тому старичку в спину, только не цепляйте больше на меня этого жуткого взгляда, в котором вся боль и ненависть этого безумного мира.
Коля, милый, валим отседова, пробирайся к выходу, иначе у меня сейчас мозги лопнут, и всем здесь станет не по себе. Если я сейчас чего-нибудь не выпью, то где- нибудь на земле начнется какой-нибудь катаклизм! Я это всегда всем сердцем чувствую. Если не похмелился с утра, и в голове весь день гранаты рвутся, так тут же по матюгальнику сообщают, что опять какие-нибудь негры что-то не поделили. По мне, если бы все алкаши мира принимали в достатке, то давно бы наступило общее благоденствие.

Ничего, старина, сейчас мы чего-нибудь зальем, затушим этот мировой пожар хренов. Мы, вероятно,уже дошли. Вот он стоит, родной, огоньками переливается, киоск то-бишь. Главное достояние современного строя. Часы, трусы, топоры и лифчики, Причем круглосуточно. Мама, сердце-то как заходится. Вот он, праздник вечный оголтелого человечества, от слова "голый . Посмотрим, чего у нас туг сегодня. Подарочный набор. Водка и презерватив. Ну что ж, сильно. А нам бы пива…
Посмотри, Коля, какая рожа там в окошечке, Один подбородок видать. Ну вот и все, глотай, старик, пошло, родимое. Небо синим вспыхнуло, занавес, черти, дайте красок! Красота-то кругом какая, Коля! Коля? Ты где? Коля...

Осень... С её приходом память в тысячу раз обостряет воспоминания о тебе и с усилием впихивает в одно-единственное осеннее утро. Восьмой год подряд... И я даже не отслеживаю даты. Потому что знаю: с ночи начнет начнет выкручивать на кровати, швырнет к бутылке, надавит на все клавиши невинного времени, поставит тебя рядом как живого, и закуролесит до утра. Кто знает, сколько еще лет я буду встречать это утро в ворохе осенних листьев, запрокинув голову к небу звать тебя и через несколько мгновений ловить губами первые робкие снежинки. Вот и встретились снова...

Кто дал тебе эту фамилию? Николай Снег... Мне не хватает твоей чистоты, и, если честно, старик, я ЖДУ этого дня. Озверевший от потерь, зла, ненависти, горя. Лежу и чувствую как с твоим приходом исцеляюсь, сбрасывая с себя коросты грязи. И, как вновь родившись, с блуждающей улыбкой на губах, возвращаюсь домой. Я счастлив, что после твоей смерти жизнь раз в году устраивает нам свидание. И, если раз в году мужики плачут, то это так, для тепла. А на фразу ту - "Погиб, исполняя интернациональный долг” - внимания не обращай. Сколько тебя помню, ты никогда никому не был должен. Вообще долгов не любил.

Я оборачиваюсь на пороге. И ловлю себя на мысли, что все-таки люблю это время года, утренний перезвон трамваев в осеннем Кэтбурге, первый снег. В природе ничего нового не происходит. Просто опять приходит зима.

Август 1993 г.
Екатеринбург