Вечерело. Или светало. А впрочем, дело не в этом, да и попробуй тут разберись, утро или вечер, когда проснулся неизвестно во сколько, неизвестно в какой деревне, куда, как всякий уважающий себя философ, приехал погостить. Ясно только, что народу здесь человек десять осталось, да и тех днём с огнём не сыщешь. Время спросить, и то не у кого.
Так вот и сидел себе на крыше старого сарая, на солнце посматривал. А оно как зависло над горизонтом — ни туда, ни сюда. Замерло, в общем. Такое у него бывает, сами знаете. Вот и сидели мы так — я на крыше, оно на небе. Перемигивались. Я один глаз закрою, оно другой лучиками щекочет, а если постараться, то лучики те то длиннее, то короче можно делать. Но это, наверное, только у меня получается.
И вот сидели, значит, мы, развлекались, рожи друг другу корчили, как вдруг... а может и не вдруг вовсе, девчушка на крыше появилась. Откуда взялась, я даже подумать не успел. Не до того было. Не каждый день маленькие дети на сарай валятся. Тем более из тех, у кого глаза курносые, носы карие, брови в веснушках. Присмотрелся я, хоть и ошалевший был, худенькая, нескладная такая, тонкошеяя. А вот светится вся, радостная такая, как будто живёт она на другой планете. Видимо, марсианка. И села так просто рядышком, вздохнула по-инопланетному (по-своему то есть) и неожиданно показалось мне, старому дураку, что сидим мы здесь тысячу лет, смотрим на наше общее светило, и хорошо так, это вот как до слёз хорошо. Я и носом начал было пошмыгивать, да только она глазищи свои огромные в мою сторону развернула, кудряшку на пальчик намотала, и на нашем, русском языке (я русский, кстати, а может, и некстати) спрашивает: «Дедушка, Вы вот тут долгонько сидите, может, скажете, отчего солнышко утром всходит, а вечером к закату клонится?» И посмотрела так пристально, что у меня ажно борода зашевелилась (дедушкой-то она, видать, из-за неё меня нарекла).
В общем, ситуация дурацкая. Даже обрисовывать не надо. Деревня, сарай, пашня, лес. Ну и, как водится, птицы поют, кукушка кукует (что же ей, каркать, что ли?). Да что там объяснять, в деревне на сарае ни разу не сидели? И девчушка вот маленькая. Всходит, заходит... В общем, не до смеха мне было, не по себе даже как-то. Да и солнце ни вперёд, ни назад. Замерло, короче.
Мне вроде бы и вид поумнее сделать, да ответить по-научному, что, дескать, вокруг земного шара, с запада на восток, на Камчатке раньше, чем в Узбекистане... А в голове одна фраза вертится. «Закат солнца вручную». где слышал — не помню. Только тут-то меня вдруг осенило (просветило то есть).
Прилёг я среди семечек подсолнушных, что на сарае сушились, кивнул собеседнице своей в сторону горизонта, чтобы глазёнками своими не гипнотизировала, и начал... (Это я тут написал, что сразу начал, а там ещё минут пять подумал).
— Живут, — говорю, — на небе два мужика. В доме живут, на облаке. Простенький такой домишко, да и облако не с картинок из западных журналов. А рядом с домом колодец стоит. Но не простой. Ручки у него — справа и слева. А цепь от того колодца не к ведру тянется, а к самому что ни на есть солнцу. Так и живут, хлеб жуют (ну надо же, думаю про себя, разошёлся), встают каждым утром раненько, зубы чистят (тут, смотрю, почитательницу моего скромного таланта слегка передёрнуло, видно, на Марсе в детском возрасте зубы тоже не очень-то чистить любят). Побродят, походят, облако в порядок приведут, и только тогда за работу принимаются. Встают в сдух сторон колодца, и давай цепь на вороток наматывать. Тяжёлая работа, вороток скрипит, солнышко медленно выкатывается. Но это только вначале жару наподдать надо, дальше оно само уже пойдёт по небу. А на закате так вообще, только придержать слегка, чтобы оно не слишком за горизонт валилось.
Выложил я всё это как на духу, словно в прорубь нырнул, а самому только теплее стало. И так ясно представил, как выходят они босиком по облаку, мускулы играют по телам загорелым... Только, чувствую, чертёнок мой на меня поглядывает, явно спросить чего-то хочет. «Ну как, — спрашиваю, — сильно?» «Сильно, — отвечает, — да вот только южное-то солнышко тёплое, ласковое, как море, а наше, вроде как, не очень». Сказала и ресницами хлопнула. И я два раза в ответ, чтобы время подумать было.
Тут-то и пришла мне в голову мысль, да такая мудрая, что я привстал даже.
Да то же наши уральские мужики тягают, а если точно они, значит, точно с похмелья. А как же иначе? Намаешься за день с такой работы, придёшь домой — тут же по стаканчику. Где один, там и два. А наутро выйдешь — сердце заходится, руки трясутся, а ещё солнце тянуть, представляешь? вот и вытянут они, пока силушки хватит, а дальше уже вхолостую по небу. Невысоко оно идёт, может, оттого и греет мало. А коли запои у них случаются, так то — совсем беда. Дожди идут неделями. Да только грех на них обижаться, работа тяжёлая, просвета не видать, ни прошлого, ни будущего.
А южное — оно не наше. Солнце-то у каждого своё, как Родина. Там, поди, девки какие-нибудь в мини-бикини на механизмах всяких его на небо задёргивают. Кнопку нажал — и готово. Им это вроде развлечения что-то.
Смотрю только, красавица моя голову мне на колени положила и тихо так спрашивает: «А ночью они хоть спят, мужики-то?» И тут только до меня дошло, что никакая она не марсианка. потому как вопросы о том, кто спит ночью, кто не спит, задают только наши простые, нормальные дети. И лишь ненормальные родители отвечают, что спят все: медвежата, слонята, ежата... Объяснили бы ещё коту мартовскому, которые не иначе как в десять вечера орать под окном начинает. Поэтому и ответил я, что просто не знаю.
А всё-таки вечерело. Краешек солнца бархатистый среди верхушек солнца шарахался, пока не исчез совсем. Шалунья моя меня в бороду чмокнула и пропала, как будто и не было. А я всё сидел и думал, что хорошо им там, мужикам-то. Водки попить, да дело доброе сделать. Некоторым всю жизнь бы так.
Долго ещё просидел, пока звёзды не высыпали. Прилёг я тогда на спину и тихо так прошептал в небо: «Спите ли, мужики?» А тут только, надо же, луна покатилась с горизонта... Вздохнул я тогда, во Вселенную глядючи, и спать отправился.

Март 1993
Екатеринбург